Корона Валуа

"Терновый венец Екатерины Медичи"

Вскоре пришло послание, которого в Париже с нетерпением ожидали: король звал к себе королеву и двор, назначив местом встречи Лион, ставший на время проведения военной кампании своего рода столицей. На линию фронта к королю регулярно привозили всех придворных дам. Отъезд готовился в спешке, несмотря на изнуряющую летнюю жару. Екатерине не терпелось поскорее увидеть Генриха и предстать перед своим кумиром – королем.
Однако судьба продолжала испытывать Екатерину: главный торговый город королевства, могущественный Лион, встретил прибывший двор зноем и трагическим известием, ошеломившим всех.
Несколько придворных сбивчиво рассказали Екатерине, едва переступившей порог отведенных ей апартаментов, о произошедшем недавно событии.
Девятнадцатилетний дофин Франциск разыгрывал партию в лапту. Сильно вспотевший принц выпил стакан воды со льдом, поднесенный ему одним из дворян – итальянцем, графом Себастиано ди Монтекукули. Вскоре принцу стало дурно, произошло кровоизлияние, и через несколько дней он скончался.
Никто не верил в естественную причину произошедшего, несмотря на заключение королевских врачей. При вскрытии обнаружились признаки болезни легких и ни малейшего намека на яд.
Екатерина стояла перед открытым окном, не обращая внимания на снующих с сундуками слуг. Она пыталась справиться с тревогой, охватившей ее в ту минуту, когда узнала о смерти дофина. «Боже, какое горе, – шептала она. – Анри так любил брата. Оберегал и защищал его во время плена в Испании. И вот теперь это непоправимое несчастье! Наследник престола умер! Немыслимо!»
Дофин всегда дружелюбно относился к ней и однажды решил порадовать ее, назначив на должность своего оруженосца итальянца, который приехал во Францию в составе ее свиты. Екатерина выразила дофину благодарность за честь, оказанную соотечественнику. Со временем она забыла об этом событии. И вот теперь произошедшая трагедия напомнила о тех днях. Монтекукули арестован и подвергнут жесточайшим пыткам. Сам король присутствует на допросах. Он не сомневается, что итальянец – отравитель, которого подослал Карл V. В причине смерти дофина могут обвинить и уже наверняка многие обвиняют ее, родившуюся в стране Борджиа, думают, что это несчастье ей на руку, ведь она становится дофинессой. У придворных хватит ума распустить эти нелепейшие слухи.
«Дофин Франциск мертв. Его место займет Генрих. Я становлюсь дофинессой, – Екатерине стало страшно, мысли путались. – Если у нас с Генрихом не будет детей, то своим наследником король может назначить младшего и любимого сына Карла… А вдруг теперь Франциск заявит, что она не пара наследнику престола, потому что бесплодна, и по этой причине Генрих может претендовать на другой, более выгодный для Франции союз? Внезапное возвышение Анри может стать для меня роковым, ведь я по своему происхождению могу оказаться недостойной, чтобы занять французский трон».
Екатерина опустилась в одно из кресел, откинула голову на подголовник и задержала свой взгляд на потолке. Его роспись изображала ночь, купающуюся богиню Диану, окруженную нимфами, и очарованного красотой богини юношу-охотника.
«Диана, всюду Диана!.. Она словно преследует меня, – ужаснулась Екатерина. – Генрих наверняка сейчас у нее. Он – ее пленник!» Диана де Пуатье снова возмущала врожденную гордость герцогини Флорентийской, да и просто гордость женщины. «А если посмотреть на происходящее с другой стороны? – задумалась Екатерина. – Если Диана станет возлюбленной дофина, то навряд ли она захочет, чтобы меня, застенчивую и робкую, не мешающую ей проводить долгие часы с Генрихом, заменила более высокородная и властная принцесса, которая не потерпит ее присутствия рядом со своим мужем. Может быть, Генрих и прав: Диана должна стать моей союзницей, пока мне это выгодно». Эта мысль требовала тщательного обдумывания, как подчинить Диану своим замыслам. Она даже забыла о Монтекукули.
Весь день и весь вечер Екатерина с нетерпением ждала Генриха. Он прибыл в Лион из военного лагеря несколько дней назад и знал о прибытии королевы и двора. Значит, ее предположение правильно: Анри у своей наставницы Дианы, которая опередила их в дороге. Впервые при воспоминании о Диане де Пуатье глаза Екатерины не вспыхнули гневом. Она решила на время смириться, ведь переделать независимый характер Генриха ей навряд ли удастся, надо добиться расположения соперницы, и с ее помощью осуществить свои замыслы. Теперь ей было над чем подумать. Судьба упорно отказывала ей в любви, но дарила надежду на власть и корону. Если беды обойдут ее стороной, если у нее родятся дети, она станет королевой Франции. Чудеса пусть редко, но случаются. Для избранных!.. Возможно, род Медичи избран в ее лице править великой Францией…
«Не вздыхай и не плачь, – приказала себе Екатерина. – Тебя ждет блестящее будущее. Даже сон уже предупреждал об этом». С этой мыслью после нервного напряжения минувшего дня ей, наконец, удалось заснуть.
В полдень к Екатерине зашел Генрих. Она сидела в кресле с кожаной спинкой, обитой золотыми гвоздями. На верхней части спинки был изображен французский герб, ручки представляли собою двух саламандр – любимую эмблему короля Франциска I, символизирующую дух огня. Король Франции, покровитель искусств и литературы, объяснял выбор этого символа так: «Я питаю хорошее и уничтожаю плохое».
Возле Екатерины разместились фрейлины. Обычные роскошные и яркие одежды пышной моды двора Франциска I сменились в эти дни на темные траурные платья. Генрих услышал, как одна из фрейлин обратилась к Екатерине:
– Дофинесса…
Но ее тут же оборвали:
– Не называйте меня так… Его Величество еще не принял своего решения.
Было настолько жарко и душно, что Екатерина не пожелала выйти из своих покоев. Она пила прохладительные напитки и обмахивалась веером. При виде долгожданного мужа, ее сердце так бешено забилось, что она коснулась рукой груди, будто желая его успокоить.
– Анри, наконец-то! Сегодня самый жаркий и самый продолжительный день в году, я заждалась тебя.
Он подумал, что она могла бы ему даже понравиться, если бы показала характер, рассердилась на него, все, что угодно, только не уподоблялась преданной собаке.
– Оставьте нас! – приказала Екатерина фрейлинам. Те мгновенно удалились.
Генрих выглядел расстроенным, однако зоркий глаз Екатерины заметил, что, хотя муж был хмур и печален, душу его наполняло радостное чувство. Значит, она не ошиблась в своих догадках: Генрих после смерти брата нашел успокоение в беседах со своей наставницей, и та утешила его, не отличавшегося находчивостью в мыслях, что теперь он – дофин, наследник престола, важнейшая персона и в скором будущем станет одним из величайших королей.
Екатерина указала мужу на кресло рядом с собой, но он не пожелал садиться, а подошел к распахнутому окну.
– Катрин, – глухо произнес Генрих, – отец объявил меня дофином.
«А меня?» – хотела крикнуть Екатерина, но сдержалась, поняла, что за свое будущее ей придется бороться.
– Я так рада за тебя, Анри.
Он вздрогнул и резко произнес:
– Я радовался бы случившемуся, если бы это произошло не благодаря убийству итальянцем моего любимого брата. Мне неприятно, что я так выиграл от смерти дофина. Мы вместе сидели в тюрьме, помогали друг другу не сломаться и не терять надежды. Я никогда не забуду Франциска.
И тотчас между ними опустилась непроницаемая завеса, отделившая супругов друг от друга. Снова Генрих испытывал желание убежать от молящих о любви и понимании глаз жены, от слишком горячих губ, тянувшихся к нему.
– Король приказывает мне срочно отправляться в Авиньон в распоряжение Анна де Монморанси.
– Неужели снова отправишься на войну, ведь ты только что вернулся из военного лагеря?
– Да, и с радостью. Больше всего на свете я ценю храбрость и воинскую доблесть, а у коннетабля их хоть отбавляй! У него есть чему поучиться! Лучше находиться подальше от королевского двора. Если испанцы избавят отца от меня, он будет счастлив.
– Не говори так! – вскричала суеверная Екатерина. – Ты же не станешь рисковать своей жизнью?
– У меня нет ни малейшего желания доставить подобное удовольствие Его Величеству.
«Генрих был бы другим, если бы родился дофином, – наблюдая за мужем, думала Екатерина. – Его бы не угнетало соседство более одаренного брата, которого больше любили. Между ним и отцом не образовалась бы такая глубокая пропасть».
В атмосфере траура, постигшей королевскую семью, Екатерина понимала, что отъезд мужа представляет для Генриха своего рода освобождение от близкого общения с королем, боль которого от потери дофина была безмерна. Видеть в эти дни Генриха королю было тяжело – Екатерина не сомневалась в этом. Да и Генриху куда больше подходила жизнь в военном лагере, чем участие в чопорных церемониях двора.
Заметив, что их беседа неприятна Генриху и раздражает его, Екатерина решила обратить течение разговора себе на пользу. Тихим, ласковым голосом она спросила:
– Как обстоят дела на войне? Как скоро ты вернешься?
Генрих сразу оживился:
– Последние новости хорошие. На проведение длительной осады Арля, Тараскона и Марселя обескровленная армия императора уже не способна. Испанцам не хватает продуктов и воды. Их падение – вопрос дней.
Екатерина поразилась: Генрих радовался не тому, что стал дофином, а своему отъезду на войну. Он разговорился, пробудился от меланхолии к действиям. В свои семнадцать лет он отличался необыкновенной силой и блестяще владел оружием, блистал спортивными подвигами и победами на турнирах, однако живой и дерзкий ум, необходимый наследнику короны в первую очередь, развивался в нем с трудом. Генрих был тугодумом, не отличался легкостью в рассуждениях, не был любознателен. Придя к какому-либо решению, почти всегда с чьей-либо помощью, он отстаивал его с редким упорством. В отличие от отца он не признавал никаких компромиссов. Если он кого-то любил, то надолго, если ненавидел, то навсегда. Екатерина догадалась, что Монморанси, как и Диана, подобрал ключи к его сердцу, вошел в доверие, стал ближайшим другом.
Словно в подтверждение ее мыслей, Генрих произнес:
– Я считаю себя учеником Монморанси и, пока я жив, всегда буду ему другом.
– Ты нашел друга столь же верного и надежного, как Диана? Они ведь ровесники? – Екатерина сразу же поняла, что сказала лишнее.
К ее удивлению, Генрих не рассердился, а лишь задумчиво посмотрел на жену и с горечью произнес:
– Тебе будет сейчас очень трудно. При дворе ходят нехорошие слухи.
– Какие? – испугалась Екатерина.
В тюрьме пытали Монтекукули. Под пытками он мог сказать все что угодно, все, что потребуют палачи.
– Многие уверены, что, если бы итальянцев не впустили в страну, дофин был бы жив.
– Анри, умоляю, что еще говорят? Скажи мне все.
– Многие считают тебя организатором убийства!.. Город полон слухов.
– Но ведь меня не было здесь!.. Я приехала только вчера!.. – не выдержала Екатерина.
– Для того чтобы организовать убийство, совсем не обязательно находиться рядом с жертвой, – беспристрастно заявил Генрих.
Екатерине казалось, что он смотрит на нее с отвращением. «О боже, неужели он верит лживым слухам?» – содрогнулась она.
Генрих подошел к ней, наклонился, заглянул в ее загадочные флорентийские глаза. Он не понимал ее. Она не отвела взгляд.
– Анри, я не имею никакого отношения к случившейся трагедии. Как и ты, я скорблю о потере Франциска. Он был так добр ко мне! Один из немногих!
– Пойми, ты и я, мы оба, – так считают почти все – выиграли от смерти моего любимого брата.
С трудом сохраняя спокойствие, понимая, что ей необходимо с достоинством выдержать эту пытку, Екатерина, чье детство было чередой потрясений, сдержанно спросила:
– Ты считаешь, что все против меня, а за меня никого?
– Диана, если вдруг возникнет необходимость, защитит тебя, пока я буду на войне. Она обещала мне.
– Благодарю за эти слова.
Она поняла, что выдержала это трудное испытание, которому подверг ее Генрих.
Впервые Екатерина захотела, чтобы ее любимый Анри поскорее уехал, подальше от сплетен и пересудов о ней, пока время не расставит все по своим местам.